round about Мединский: к печати не допущено
А жежешку я расчехлил вот по какому поводу; здравствуйте.
Как вы знаете, сейчас идет hype по поводу диссера Мединского - с подачи уважаемого "Диссернета" вообще и его эксперта Ивана Бабицкого в частности. Событие важное, общественно-значимое - настолько, что моим коллегам из "Ленты.ру" показалось необходимым испросить мнения специалиста. Для чего ваш покорный пошел к доктору исторических наук Константину Александровичу Аверьянову, ведущему научному сотруднику Института российской истории РАН. В прямом доступе по теме - отечественная история XIV–XVII вв. - авторитетнее отыскать сложно.
Результатом стала беседа, которую вы сможете прочитать под катом сим - и только тут. По той простой причине, что "Лента.ру" ее печатать отказалась категорически. "Одностороннее освещение весьма сложного вопроса", - был сказано мне. Что же, спросите вы, почтенный доктор наук разнес диссер Мединского? Отнюдь нет, скажу я. И даже наоборот: Константин Александрович вплотную занялся аргументацией и личностью Ивана Федоровича Бабицкого, как я ни пытался свернуть на ТТХ собственно обсуждаемого труда. Гестапо, жестокость, вот это вот всё.
Тем не менее, я решил все же опубликовать нашу беседу. Причин две. Первая очевидна: мы оба потратили на работу над интервью достаточное количество времени, чтобы результат пропал совсем.
Вторая: я не разделяю ни подход, избранный Константином Александровичем - своего рода ad hominem, извините, - ни, соответственно, выбранную им линию защиты. Это, думаю, в процессе разговора понял и уважаемый собеседник. Просто выкинуть и забыть, извинившись - было бы можно, если бы наши взгляды на вопрос совпадали; а здесь об этом речи не идет вовсе. Поэтому я предложил доктору Аверьянову перенести публикацию из СМИ в жежешку. Он согласился. Коллеги из "Ленты.ру" также уведомлены, возражений не поступило.
( Collapse )
Как вы знаете, сейчас идет hype по поводу диссера Мединского - с подачи уважаемого "Диссернета" вообще и его эксперта Ивана Бабицкого в частности. Событие важное, общественно-значимое - настолько, что моим коллегам из "Ленты.ру" показалось необходимым испросить мнения специалиста. Для чего ваш покорный пошел к доктору исторических наук Константину Александровичу Аверьянову, ведущему научному сотруднику Института российской истории РАН. В прямом доступе по теме - отечественная история XIV–XVII вв. - авторитетнее отыскать сложно.
Результатом стала беседа, которую вы сможете прочитать под катом сим - и только тут. По той простой причине, что "Лента.ру" ее печатать отказалась категорически. "Одностороннее освещение весьма сложного вопроса", - был сказано мне. Что же, спросите вы, почтенный доктор наук разнес диссер Мединского? Отнюдь нет, скажу я. И даже наоборот: Константин Александрович вплотную занялся аргументацией и личностью Ивана Федоровича Бабицкого, как я ни пытался свернуть на ТТХ собственно обсуждаемого труда. Гестапо, жестокость, вот это вот всё.
Тем не менее, я решил все же опубликовать нашу беседу. Причин две. Первая очевидна: мы оба потратили на работу над интервью достаточное количество времени, чтобы результат пропал совсем.
Вторая: я не разделяю ни подход, избранный Константином Александровичем - своего рода ad hominem, извините, - ни, соответственно, выбранную им линию защиты. Это, думаю, в процессе разговора понял и уважаемый собеседник. Просто выкинуть и забыть, извинившись - было бы можно, если бы наши взгляды на вопрос совпадали; а здесь об этом речи не идет вовсе. Поэтому я предложил доктору Аверьянову перенести публикацию из СМИ в жежешку. Он согласился. Коллеги из "Ленты.ру" также уведомлены, возражений не поступило.
( Collapse )
Es ist uns egal, es ist uns egal
— Мёнен вир дас вир-ца-у-бер… ца-у-бер-те грас, ты ж ёш, — услышал Семен, подходя к палате. И постучался.
— Сеня! Здорово, брат. Знакомься вот, — Ефимов показал на койку слева. — Борис. И какой Борис, я тебе скажу!
— Хагин, — отложил записную книжку с рисованным зайцем на обложке смуглый ефимовский сосед.
— Чего, тот самый? — не поверил Семен. Потом пригляделся: ну точно, как в дивизионной газете. — «В дубовый лист фашиста бьет…»
— «Советский снайпер-патриот», а как же! — подхватил Ефимов.
Хагин поморщился.
— Вот всем Борис хорош, а стихов наших не любит, — Ефимов покачал головой. — Воспитание у него такое. Тифлисское, что ли.
— Ифлийское, — мягко и явно не впервые поправил Хагин.
— Это где дают? — улыбнулся чудному слову Семен.
— Вообще в Москве, но на фронт из Ашхабада. ИФЛИ туда эвакуировали, — объяснил Хагин, снова завладевший книжкой.
Семен заглянул. Внутри тоже были зайцы — разные, но все ручной работы. И строчки по-немецки, не понять ничего.
— А стрелять с парка Горького люблю, — закончил Борис.
Все трое вышли во двор.
— Снайпер Хагин — это, брат, метода! Потому как если фашиста в лист бить, то крови уйма. Там, где лист этот, то ли вена лежит, а то даже артерия. Вот ее никак не соберусь спросить, — Ефимов пригладил ус, провожая взглядом очередную сестричку. — Или не ее. Ладно. Фашист так дырг-дырг-дырг, дырг-дырг-дырг. Всех других кровищей заливает своей — знай поди им там приятно! Моральный их дух фашистский от этого дела тю-тю. Псюхалогика называется, мне тут начмед сказал.
— В целом верно, — согласился Борис, не отрываясь на ходу от очередной страницы.
— Как угораздило-то? — спросил его Семен.
— Со «штуки» его, — опять вмешался Ефимов и осторожно рубанул воздух перед собой, — ёшшш. Ну и наши ее потом тоже, — Ефимов рубанул вторично. — Под Фрайфельдом зенитчики завалили, знакомые все места.
Семен посмотрел на Ефимова.
— Там еще Леонтий «вальтер» в сетке для картохи нашел, когда от Керчи шли, помнишь? И так понес.
— А-а-а-а! — Семен хлопнул себя по лбу.
— Ну вот. Как Степаныч пошел нах норд-вестен свою семьдесят седьмую догонять, так и Бориса ко мне. Со Христовым, так сказать, воскресеньицем. Двух часов коечка не простояла! — обрадованно заговорил Ефимов.
— А с юнкерсом-то чего?
— Первый сорт вышло. Пилот полный аллес капут, второй бегает где-то. К нему — Ефимов показал на Хагина, — особист приходил, рассказывал. Знаменитость же, не как мы. И еще вот книжку с зайчиками принес, рядом с парашютом нашли. Спрашивал, как да что внутри. Борис же в немецко-фашистском дока!
— Ну вот что, друзья, — Хагин провел свободным пальцем по переносице и закрыл книжку. — Кажется, кому-то пора заняться делом. Савва Игнатьич, покажем боевому товарищу наши успехи?
— Я могу и на табуреточку встать, — обиделся Ефимов. — Мне не жалко.
— Для детского сада ты слишком громоздок, — всерьез ответил Борис. — Сломаешь скамейку — прощай, аттестат.
— Он меня учить оттуда заставляет, — пожаловался Ефимов. — Узнал, что я третий год фашистский для себя учу, и пристал. Говорит, стихи, стихи. Какие стихи, ни рифмы, ни смысла, мутота какая-то…
— Для товарища из органов тут действительно ничего интересного нет, — Хагин провел зайцем в воздухе. — А вот для романо-германской традиции верлибра в ее актуальном изводе… ну вот хотя бы давай опять «Im blau-dunklen Wald…». Только ты нормально читай, Савва, — Хагин протянул Ефимову книжку. — Сколько бьемся.
— Айн момент! — обреченно поднял правую ладонь Ефимов.
— Потом курнешь, — Хагин продолжал держать. — Прочитаешь и сразу курнешь.
— Кх… ёшшш. Таак. Вот. Im blau-dunklen Wald, wo die Espen zittern…
— В темно-голубом лесу, — тихо перевел Семену Хагин, — Там, где осины дрожат. Это пока подстрочник, но ты поймешь.
— Wo die Zauber-Eichen ihre Blätter фыр… фыр, бть.
— Verlieren, — подсказал Хагин. — Там, где волшебники -дубы свои листья роняют…
— Я бть щас сам чего выроню, — сообщил Ефимов. — Es ist uns egal, es ist uns egal…
— Мм! — запротестовал Хагин. — Умничка такой. А две строчки ты куда сбондил, в Мосэстраду?
— Я гляжу, ты у фашистов кровушки-то недопил, — тяжело посмотрел на него Ефимов. Затем передал книжку Семену. — Товарищ Горбунков, ну хоть ты ему скажи!
Семен вгляделся в книжку, пытаясь соединить четкие чернильные буквы немца с карандашными строчками Хагина, петляющими среди трех нарисованных зайцев, вооруженных громоздкими на их заячий росток литовками. «Сенокос. Как у нас всё. Как у людей», — подумал он.
— Боря, ну правда, — сказал Семен наконец. — Я, конечно, не знаю, как надо, как правильно. Но вот если последнюю строчку чуть-чуть поменять, то смотри, как здорово будет:
Это нам все равно, это нам все равно,
Что боимся мы волка с совою.
Наше дело с тобой — даже в час роковой
Приближаем рассвет над Москвою!
— Оох ёооооо! — заорал Ефимов. — И в рифму-то, в рифму! А, Борис? Вот что Семен Семеныч творит-то! Мастер-то какой! Исключительный!
— В целом да, — глухо согласился Хагин. — Но еще надо. Это. Поработать будет.
— Да я что, — потупился Семен. — Просто вот у Леонтия «вальтер», Титаренко на «мессере» летает. А мы тут, выходит, тоже на трофейном воюем как умеем. Даже в госпитале. Кто, кстати, конструктор-то?
— Бойс, — понял Семена Хагин. — Йозеф Бойс написано.
— Оригинально, — подумав, сказал Семен.
— Сеня! Здорово, брат. Знакомься вот, — Ефимов показал на койку слева. — Борис. И какой Борис, я тебе скажу!
— Хагин, — отложил записную книжку с рисованным зайцем на обложке смуглый ефимовский сосед.
— Чего, тот самый? — не поверил Семен. Потом пригляделся: ну точно, как в дивизионной газете. — «В дубовый лист фашиста бьет…»
— «Советский снайпер-патриот», а как же! — подхватил Ефимов.
Хагин поморщился.
— Вот всем Борис хорош, а стихов наших не любит, — Ефимов покачал головой. — Воспитание у него такое. Тифлисское, что ли.
— Ифлийское, — мягко и явно не впервые поправил Хагин.
— Это где дают? — улыбнулся чудному слову Семен.
— Вообще в Москве, но на фронт из Ашхабада. ИФЛИ туда эвакуировали, — объяснил Хагин, снова завладевший книжкой.
Семен заглянул. Внутри тоже были зайцы — разные, но все ручной работы. И строчки по-немецки, не понять ничего.
— А стрелять с парка Горького люблю, — закончил Борис.
Все трое вышли во двор.
— Снайпер Хагин — это, брат, метода! Потому как если фашиста в лист бить, то крови уйма. Там, где лист этот, то ли вена лежит, а то даже артерия. Вот ее никак не соберусь спросить, — Ефимов пригладил ус, провожая взглядом очередную сестричку. — Или не ее. Ладно. Фашист так дырг-дырг-дырг, дырг-дырг-дырг. Всех других кровищей заливает своей — знай поди им там приятно! Моральный их дух фашистский от этого дела тю-тю. Псюхалогика называется, мне тут начмед сказал.
— В целом верно, — согласился Борис, не отрываясь на ходу от очередной страницы.
— Как угораздило-то? — спросил его Семен.
— Со «штуки» его, — опять вмешался Ефимов и осторожно рубанул воздух перед собой, — ёшшш. Ну и наши ее потом тоже, — Ефимов рубанул вторично. — Под Фрайфельдом зенитчики завалили, знакомые все места.
Семен посмотрел на Ефимова.
— Там еще Леонтий «вальтер» в сетке для картохи нашел, когда от Керчи шли, помнишь? И так понес.
— А-а-а-а! — Семен хлопнул себя по лбу.
— Ну вот. Как Степаныч пошел нах норд-вестен свою семьдесят седьмую догонять, так и Бориса ко мне. Со Христовым, так сказать, воскресеньицем. Двух часов коечка не простояла! — обрадованно заговорил Ефимов.
— А с юнкерсом-то чего?
— Первый сорт вышло. Пилот полный аллес капут, второй бегает где-то. К нему — Ефимов показал на Хагина, — особист приходил, рассказывал. Знаменитость же, не как мы. И еще вот книжку с зайчиками принес, рядом с парашютом нашли. Спрашивал, как да что внутри. Борис же в немецко-фашистском дока!
— Ну вот что, друзья, — Хагин провел свободным пальцем по переносице и закрыл книжку. — Кажется, кому-то пора заняться делом. Савва Игнатьич, покажем боевому товарищу наши успехи?
— Я могу и на табуреточку встать, — обиделся Ефимов. — Мне не жалко.
— Для детского сада ты слишком громоздок, — всерьез ответил Борис. — Сломаешь скамейку — прощай, аттестат.
— Он меня учить оттуда заставляет, — пожаловался Ефимов. — Узнал, что я третий год фашистский для себя учу, и пристал. Говорит, стихи, стихи. Какие стихи, ни рифмы, ни смысла, мутота какая-то…
— Для товарища из органов тут действительно ничего интересного нет, — Хагин провел зайцем в воздухе. — А вот для романо-германской традиции верлибра в ее актуальном изводе… ну вот хотя бы давай опять «Im blau-dunklen Wald…». Только ты нормально читай, Савва, — Хагин протянул Ефимову книжку. — Сколько бьемся.
— Айн момент! — обреченно поднял правую ладонь Ефимов.
— Потом курнешь, — Хагин продолжал держать. — Прочитаешь и сразу курнешь.
— Кх… ёшшш. Таак. Вот. Im blau-dunklen Wald, wo die Espen zittern…
— В темно-голубом лесу, — тихо перевел Семену Хагин, — Там, где осины дрожат. Это пока подстрочник, но ты поймешь.
— Wo die Zauber-Eichen ihre Blätter фыр… фыр, бть.
— Verlieren, — подсказал Хагин. — Там, где волшебники -дубы свои листья роняют…
— Я бть щас сам чего выроню, — сообщил Ефимов. — Es ist uns egal, es ist uns egal…
— Мм! — запротестовал Хагин. — Умничка такой. А две строчки ты куда сбондил, в Мосэстраду?
— Я гляжу, ты у фашистов кровушки-то недопил, — тяжело посмотрел на него Ефимов. Затем передал книжку Семену. — Товарищ Горбунков, ну хоть ты ему скажи!
Семен вгляделся в книжку, пытаясь соединить четкие чернильные буквы немца с карандашными строчками Хагина, петляющими среди трех нарисованных зайцев, вооруженных громоздкими на их заячий росток литовками. «Сенокос. Как у нас всё. Как у людей», — подумал он.
— Боря, ну правда, — сказал Семен наконец. — Я, конечно, не знаю, как надо, как правильно. Но вот если последнюю строчку чуть-чуть поменять, то смотри, как здорово будет:
Это нам все равно, это нам все равно,
Что боимся мы волка с совою.
Наше дело с тобой — даже в час роковой
Приближаем рассвет над Москвою!
— Оох ёооооо! — заорал Ефимов. — И в рифму-то, в рифму! А, Борис? Вот что Семен Семеныч творит-то! Мастер-то какой! Исключительный!
— В целом да, — глухо согласился Хагин. — Но еще надо. Это. Поработать будет.
— Да я что, — потупился Семен. — Просто вот у Леонтия «вальтер», Титаренко на «мессере» летает. А мы тут, выходит, тоже на трофейном воюем как умеем. Даже в госпитале. Кто, кстати, конструктор-то?
— Бойс, — понял Семена Хагин. — Йозеф Бойс написано.
— Оригинально, — подумав, сказал Семен.
"Молодая гвардия"-2015: прорыв или скандал?
А я вот последнюю серию той "Молодой гвардии" посмотрел. Там волею сценаристов мать Олега Кошевого приходит к нему в тюрьму, уговаривает написать чистуху и произносит следующий текст:
"Давай уедем в Германию, я тебя там вылечу, нам Советы все равно не простят, что мы под немцами жили".
И мне бы очень хотелось знать, на основании каких-таких новых исторических сведений автор книги "Повесть о сыне" Елена Николаевна Кошевая наделена этим волшебным текстом. На котором — как и на всей остальной 12-серийной продукции — стоит гриф Российского военно-исторического общества и Минкультуры РФ.
Должны же быть такие сведения, правда? А то ведь получится, что руководитель обоих учреждений Владимир Ростиславович Мединский — подлец и мерзавец, ко всему прочему. Не то, чтобы не хотелось — но это излишне как-то.
"Давай уедем в Германию, я тебя там вылечу, нам Советы все равно не простят, что мы под немцами жили".
И мне бы очень хотелось знать, на основании каких-таких новых исторических сведений автор книги "Повесть о сыне" Елена Николаевна Кошевая наделена этим волшебным текстом. На котором — как и на всей остальной 12-серийной продукции — стоит гриф Российского военно-исторического общества и Минкультуры РФ.
Должны же быть такие сведения, правда? А то ведь получится, что руководитель обоих учреждений Владимир Ростиславович Мединский — подлец и мерзавец, ко всему прочему. Не то, чтобы не хотелось — но это излишне как-то.
Метровое-2015 и далее
Вот что класс, то класс. Это хипстерь-инстагграммерь всякую крутую — проект Instameet называется — московские строители пустили на станцию метро «Бутырская», салатовая ветка Люблинско-Дмитровская.
Оказалась, что станция самого глубокого залегания из современных будет — 60 метров вглубь, в два раза глубже нынешних. Строится круглосуточно и в районе плотной застройки и около действующих линий, поэтому без традиционных проходок. Но, говорят, уже скоро «Бутырская» будет. А в следующем году — первый участок Второй кольцевой. И к 2020 году — в полтора раза больше метро, чем сейчас: 160 км новых линий и еще 75 станций, включая второе кольцо.
Добрые друзья выдали эти карточки, остальные можете глянуть в Instagram по тэгам #метрорастет, #moscowchanges и #sixtymetersdown.
Оказалась, что станция самого глубокого залегания из современных будет — 60 метров вглубь, в два раза глубже нынешних. Строится круглосуточно и в районе плотной застройки и около действующих линий, поэтому без традиционных проходок. Но, говорят, уже скоро «Бутырская» будет. А в следующем году — первый участок Второй кольцевой. И к 2020 году — в полтора раза больше метро, чем сейчас: 160 км новых линий и еще 75 станций, включая второе кольцо.
Добрые друзья выдали эти карточки, остальные можете глянуть в Instagram по тэгам #метрорастет, #moscowchanges и #sixtymetersdown.
О пользе котегов и этого всего
А теперь — на скотском серьезе. Давайте постить котегов, друзья. Или что ещё там принято постить для достижения эффекта позитива. Да, впервые употребляю слово без кавычек.
Скрывать не стану: изобретённый тут котег уйдёт добрым друзьям, затеявшим проект "Машина позитива" в самое подходящее, имхо, время. В конце концов, есть вечные ценности, и поржать — не самая последняя из них. Как бы то ни называлось.
Котеги, друзья. И прочие добрые смешные дела. Там, говорят, ещё конкурс; мне не светит, а вам повезёт. Вот до чего довели тлен и бзсхднст, царящие в этих ваших интернетах. Кто против — я с ними. Иначе сейчас никак.
Скрывать не стану: изобретённый тут котег уйдёт добрым друзьям, затеявшим проект "Машина позитива" в самое подходящее, имхо, время. В конце концов, есть вечные ценности, и поржать — не самая последняя из них. Как бы то ни называлось.
Котеги, друзья. И прочие добрые смешные дела. Там, говорят, ещё конкурс; мне не светит, а вам повезёт. Вот до чего довели тлен и бзсхднст, царящие в этих ваших интернетах. Кто против — я с ними. Иначе сейчас никак.
Дом Кантора: финал и +
Ну, во-первых, вышла заметка — так и называется, "Дом Кантора". Почитайте, пожалуйста:
<...> Удастся ли области получить почти полмиллиарда рублей и завершить начатое Вячеславом Кантором — построить еще два корпуса интерната, отдельную котельную, клуб — выяснится в ближайшем будущем. Пока же директор Иванов показывает «то, что сейчас, наверное, самое главное» — расположенный в нескольких шагах от «дома Кантора» гараж с двумя пожарными машинами и два закопанных в землю резервуара с водой: «Видите, Мста подо льдом? А у нас все есть». Пожарные, расквартированные в психоневрологическом интернате, ждут третью машину — чтобы надежнее охранять «клиентов», старые и новые дома, а также пятьдесят окрестных деревень.
То есть, главное — здесь больше никто не сгорит.
А во-вторых, осталось кое-что, не вошедшее ни в заметку, ни — толком — в предыдущие посты из Новгородской области. Между тем, в "доме Кантора" я обнаружил абсолютно счастливого человека. Более того — счастливого художника.
( Collapse )
<...> Удастся ли области получить почти полмиллиарда рублей и завершить начатое Вячеславом Кантором — построить еще два корпуса интерната, отдельную котельную, клуб — выяснится в ближайшем будущем. Пока же директор Иванов показывает «то, что сейчас, наверное, самое главное» — расположенный в нескольких шагах от «дома Кантора» гараж с двумя пожарными машинами и два закопанных в землю резервуара с водой: «Видите, Мста подо льдом? А у нас все есть». Пожарные, расквартированные в психоневрологическом интернате, ждут третью машину — чтобы надежнее охранять «клиентов», старые и новые дома, а также пятьдесят окрестных деревень.
То есть, главное — здесь больше никто не сгорит.
А во-вторых, осталось кое-что, не вошедшее ни в заметку, ни — толком — в предыдущие посты из Новгородской области. Между тем, в "доме Кантора" я обнаружил абсолютно счастливого человека. Более того — счастливого художника.
( Collapse )
Дом Кантора, собственно
Новый дом для оставшихся в живых после пожара в психоневрологическом интернате "Оксочи" решили строить километрах в тридцати от места гибели 37 человек. Место выбрали во всех отношениях примечательное. Подгорное Маловишерского района, как и другие деревни Новгородской области — некогда адрес психиатрической клиники закрытого типа (интернат гораздо более свободен), а до того — дачная вотчина для литературного Петербурга.
Расположенная на берегу Мсты усадьба помещика Малышева насчитывала несколько дачных участков. Дом, однако, сохранился только один — зато какой: здесь лето 1911 и 1912 года с удовольствием провели не очень богатые петербургские литераторы — Дмитрий Мережковский и Зинаида Гиппиус:
( Collapse )
Расположенная на берегу Мсты усадьба помещика Малышева насчитывала несколько дачных участков. Дом, однако, сохранился только один — зато какой: здесь лето 1911 и 1912 года с удовольствием провели не очень богатые петербургские литераторы — Дмитрий Мережковский и Зинаида Гиппиус:
( Collapse )
Дом Кантора: там, где был прежний
Другую Россию — совсем другую — не надо долго искать. Если заехать на несколько десятков километров, к примеру, за Малую Вишеру, что в Новгородской области, вы сразу её обнаружите. Хотите — всю, хотите частями.
Сейчас интересуют два места, откуда почти ушла жизнь.
Деревня Оксочи:
Деревня Лука:
Собственно, почти полтора года назад оно так и шло в новостях: психоневрологический интернат "Оксочи" в деревне Лука. Сентябрь тринадцатого, горящая деревянная усадьба, 37 погибших. Я очень боялся того, что принято называть "порнография трагедии". Объяснять, думаю, не надо.
Все, однако, позаботилось о себе само:
Именно здесь, на месте поклонного креста был тот самый корпус. Справа внизу — на столбе — противопожарный сигнальный рельс-рында, из тех же времён.
А чуть выше — всё почти в одном кадре оказалось — дом, где живет семья санитарки Юлии Ануфриевой. Ей — орден Мужества посмертно, живым — квартира в городе. Потому с ними не встретились.
Здесь после того, как сгорела работа — ни местных толком, ни дачников в тёплые месяцы. Сейчас, когда зима и три дороги да два мостика от снега разгребать, спросить особо не у кого. Оставшиеся — скорее, пострадавшие, чем выжившие, несмотря на вменяемость. Поэтому не стал.
Для выхода из смерти — вот вам жизнь там, где она теперь есть. И символ ея — котег:
Это уже Подгорное. Район тот же, Маловишерский, километрах в тридцати от пожара. Здесь расположен новый, только что построенный корпус интерната, который для простоты назовём по сабжу — дом Кантора. Поскольку именно Вячеслав Кантор дал на стройку сотню миллионов рублей, несколько обогнав в обустройстве стариков-погорельцев уважаемое государство.
Впрочем, завтра — следующая серия с подробностями из Подгорного. Единственного места, которое собирает вокруг себя, посильно кормит, а теперь и охраняет от беды пять десятков окрестных вменяемых деревень.
И спасибо русской зиме, что из серии нынешней я выбрался почти без потерь.
Сейчас интересуют два места, откуда почти ушла жизнь.
Деревня Оксочи:
Деревня Лука:
Собственно, почти полтора года назад оно так и шло в новостях: психоневрологический интернат "Оксочи" в деревне Лука. Сентябрь тринадцатого, горящая деревянная усадьба, 37 погибших. Я очень боялся того, что принято называть "порнография трагедии". Объяснять, думаю, не надо.
Все, однако, позаботилось о себе само:
Именно здесь, на месте поклонного креста был тот самый корпус. Справа внизу — на столбе — противопожарный сигнальный рельс-рында, из тех же времён.
А чуть выше — всё почти в одном кадре оказалось — дом, где живет семья санитарки Юлии Ануфриевой. Ей — орден Мужества посмертно, живым — квартира в городе. Потому с ними не встретились.
Здесь после того, как сгорела работа — ни местных толком, ни дачников в тёплые месяцы. Сейчас, когда зима и три дороги да два мостика от снега разгребать, спросить особо не у кого. Оставшиеся — скорее, пострадавшие, чем выжившие, несмотря на вменяемость. Поэтому не стал.
Для выхода из смерти — вот вам жизнь там, где она теперь есть. И символ ея — котег:
Это уже Подгорное. Район тот же, Маловишерский, километрах в тридцати от пожара. Здесь расположен новый, только что построенный корпус интерната, который для простоты назовём по сабжу — дом Кантора. Поскольку именно Вячеслав Кантор дал на стройку сотню миллионов рублей, несколько обогнав в обустройстве стариков-погорельцев уважаемое государство.
Впрочем, завтра — следующая серия с подробностями из Подгорного. Единственного места, которое собирает вокруг себя, посильно кормит, а теперь и охраняет от беды пять десятков окрестных вменяемых деревень.
И спасибо русской зиме, что из серии нынешней я выбрался почти без потерь.
Товарищи, как я завидую Ильвесу ©
Президент Эстонии Тоомас Хендрик Ильвес в прямом эфире телеканала Sky News прервал интервью, сняв с себя микрофон, после того как ведущий Дермот Мёрнаган дважды назвал его не по фамилии.
Спрашивая эстонского лидера, видит ли тот угрозу со стороны России на фоне ситуации на Украине, телеведущий дважды назвал его Хендриком (второе имя президента), а не Ильвесом.
После фразы «Доброе утро, президент Хендрик…» Ильвес сухо улыбнулся, перестал слушать ведущего, снял с себя очки с микрофоном и сказал, что его имя было названо неверно. Далее со стороны президента Эстонии последовало молчание.
Через несколько секунд телеведущий извинился и решил «кратко рассказать о погоде», — сообщает Газета.ру.
<...> Быковер пошел за спичками. Через минуту он вернулся на цыпочках и, жестикулируя, сказал:
— Сейчас вы будете хохотать. Это не Ильвес.
Альтмяэ выронил папиросу.
— То есть как? — спросил я.
— Не Ильвес. Другой человек. Вернее, покойник...
— Фима, ты вообще соображаешь?
— Я тебе говорю — не Ильвес. И даже не похож. Что я, Ильвеса не знаю?!
— Может, это провокация? — сказал Альтмяэ.
— Видно, ты перепутал.
— Это дежурный перепутал. Я Ильвеса в глаза не видел. Надо чтото предпринять, — говорю.
— Еще чего, — сказал Быковер, — а прямая трансляция?
— Но это же бог знает что!
— Пойду взгляну, — сказал Альтмяэ.
Отошел, вернулся и говорит:
— Действительно, не Ильвес. Но сходство есть...
— А как же родные и близкие? — спрашиваю.
— У Ильвеса, в общем-то, нет родных и близких, сказал Альтмяэ, — откровенно говоря, его недолюбливали.
— А говорили — сын, племянник...
— Поставь себя на их место. Идет телепередача. И вообще — ответственное мероприятие... <...>
Спрашивая эстонского лидера, видит ли тот угрозу со стороны России на фоне ситуации на Украине, телеведущий дважды назвал его Хендриком (второе имя президента), а не Ильвесом.
После фразы «Доброе утро, президент Хендрик…» Ильвес сухо улыбнулся, перестал слушать ведущего, снял с себя очки с микрофоном и сказал, что его имя было названо неверно. Далее со стороны президента Эстонии последовало молчание.
Через несколько секунд телеведущий извинился и решил «кратко рассказать о погоде», — сообщает Газета.ру.
<...> Быковер пошел за спичками. Через минуту он вернулся на цыпочках и, жестикулируя, сказал:
— Сейчас вы будете хохотать. Это не Ильвес.
Альтмяэ выронил папиросу.
— То есть как? — спросил я.
— Не Ильвес. Другой человек. Вернее, покойник...
— Фима, ты вообще соображаешь?
— Я тебе говорю — не Ильвес. И даже не похож. Что я, Ильвеса не знаю?!
— Может, это провокация? — сказал Альтмяэ.
— Видно, ты перепутал.
— Это дежурный перепутал. Я Ильвеса в глаза не видел. Надо чтото предпринять, — говорю.
— Еще чего, — сказал Быковер, — а прямая трансляция?
— Но это же бог знает что!
— Пойду взгляну, — сказал Альтмяэ.
Отошел, вернулся и говорит:
— Действительно, не Ильвес. Но сходство есть...
— А как же родные и близкие? — спрашиваю.
— У Ильвеса, в общем-то, нет родных и близких, сказал Альтмяэ, — откровенно говоря, его недолюбливали.
— А говорили — сын, племянник...
— Поставь себя на их место. Идет телепередача. И вообще — ответственное мероприятие... <...>